В эти дни в Израиле выступает один из лучших симфонических коллективов мира Заслуженный коллектив России Академический Симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии под руководством Юрия Темирканова. Легендарный оркестр приехал в нашу страну в связи с двумя праздничными датами — 70-летием Независимости Израиля и Днем Победы.

9 мая, в день Победы, состоялся праздничный концерт, в котором прозвучало одно из величайших сочинений XX века – 7-я симфония Дмитрия Шостаковича «Ленинградская». За пультом стоял один из лучших дирижеров мира — Юрий Темирканов.

— Давайте поговорим о Рахманинове, потому что вы будете его исполнять здесь в Израиле. Я слышала, что это Ваш любимый композитор?
— У меня много любимых, но если выбирать, то это будет Рахманинов.

— А кто еще?
— Сложно сказать. И Моцарт, и Шопен, и Бах, и Брамс, одним словом – многие. 

— Третий концерт Рахманинова считается один из самых сложных фортепианных концертов. Юрий Темирканов говорит, что с точки зрения аккомпанемента это очень непростое произведение. Как вы считаете, так ли это?
— Если говорить объективно — это сложно, но это настолько безумно красивая музыка, что мы исполняем ее, несмотря на все сложности. Я бы не назвал этот концерт самым сложным из тех, которые я играл. При всех его сложностях, он больше дает, чем забирает у исполнителя.

— Третий концерт впервые был исполнен в США самим Рахманиновым. Рахманинов посвятил этот концерт пианисту Иосифу Гофману, который в то время практически не исполнял музыку своих современников. В свое время у этого концерта была репутация одного из самых трудных фортепианных произведений, и по этой причине он был внесен в программы конкурсов пианистов. У нас в Израиле проводится один из самых престижных фортепианных конкурсов — конкурс Артура Рубинштейна. И на этом конкурсе очень любят третий концерт Рахманинова. Вы знакомы с этим конкурсом?
— Да, конечно, я прекрасно знаю этот конкурс. Мнение, что этот концерт считался почти неисполнимым, существовало до Второй мировой войны. Его играли всего несколько человек. Его играл Горовиц, Флиер, по-моему, его еще играл Вальтер-Гизекинг. Тогда, количество пианистов исполнявших этот концерт, действительно исчислялось пальцами одной руки. А после войны, конечно, все пианисты, жившие в Советском Союзе, хотели его сыграть. В те годы на международные конкурсы не ездило по 20-30 человек, был строжайший отбор, и отбирали, обычно, двух советских пианистов на какой-то международный конкурс. Если пианист играл 3-й концерт Рахманинова, то это было гарантией первой премии, так как все еще бытовало мнение, что этот концерт практически не подается исполнителям. Таким образом, Евгений Могилевский получил первую премию в Брюсселе. В самом же СССР сам Клиберн играл этот концерт в 1958 году в финале конкурса Чайковского. 

— Да, я слышала об этом, говорят, это было что-то потрясающее.
— Он замечательно тогда играл большую каденцию. А сейчас — это один из самых играемых концертов в мире. Это вершина фортепианного концерта. Потрясающей красоты музыка, такое удовольствие ее играть, что мне трудно назвать это безумно сложным. Я разучивал этот концерт, когда мне было 17 или 18 лет — учил его «запойно» и за 4 дня я выучил наизусть. 

— А вы помните с каким оркестром вы сыграли Третий концерт Рахманинова впервые?
— Да, помню. Это был Светлановский государственный оркестр, которым тогда дирижировал Игорь Головчин, который, к сожалению, умер молодым. 

— Я слышала записи Светланова, и как мне кажется, он играет намного быстрее, у него весьма подвижный темп.
— Я общался со Светлановым, когда он был уже в возрасте, и тогда у него были тенденции к более медленным темпам. С ним я много играл Второй концерт Рахманинова. Я тогда был очень молод, и мне казалось, что надо бы «сдвигать» темп. Светланов играл в разных темпах, у него были отдельные записи «Франческа да Римини» Чайковского в безумных темпах. Он был человеком настроения. 

— А вы выступали на конкурсах с этим концертом?
— Да. В 1994 году я выиграл конкурс Чайковского. Тогда я играл Первый концерт Чайковского и Третий Рахманинова. 

— Я читала несколько ваших интервью о ваших творческих отношениях с Юрием Темиркановым. Вы очень часто выступаете с ним, и мы очень ждем этих концертов, тем более, что этот оркестр приезжает в Израиль впервые. Два года назад у нас гастролировал второй состав Петербургской филармонии — Академический оркестр, вместе с дирижером Александром Дмитриевым. Они выступали на День России в зале Израильской оперы.
— А мы играем в главном зале, как он называется? 

— Вы играете в зале «Гейхал-ха Тарбут» имени Чарльза Бронфмана. Это зал Израильского филармонического оркестра.
— В свой единственный предыдущий приезд в Израиль я как раз там и играл. 

— Получается, вы приезжаете во второй раз?
— Да, совершенно верно. Вы знаете, играть с Темиркановым — это большое счастье, и я благодарен судьбе за то, что в последние годы у меня есть такая возможность. Вообще профессия дирижера – загадочная профессия. Есть замечательные дирижеры, про которых можно сказать, что у одного замечательное чувство ритма, у второго слух, у третьего чувство формы и так далее, то есть их можно как-то проанализировать. Конечно же, это все есть у Юрия Темирканова, но у него есть что-то такое, что нельзя ни понять, ни объяснить. Есть что-то, что все слышат, чувствуют, возможно, даже видят, отдаются этому обаянию, гипнозу, но объяснить что это, никто не может. Для меня он самый любимый дирижер, с которым я играю. Конечно, есть и другие замечательные дирижеры — и швейцарец Шарль Дютуа, и Михаил Плетнев, и финский дирижер Сакари Орамо, но Темирканов, наверное, самый особенный дирижер для меня.

— Кроме классической музыки, остается ли у вас  свободное время для чего-то еще? Есть ли у вас хобби?

— У меня много хобби, но  каких-то не очень значительных. Я играю в спортивные игры. Я читаю книги, слава Б-гу, мой образ жизни это позволяет делать и в самолетах, и в поездах. Но бывают полностью свободные день —  а это редкость, как, например, вчера. Я был в музее города Брешиа, увидел несколько картин Тициана. Очень люблю поэзию, особенно русскую. Хотя я и говорю худо-бедно на трех языках, но активно я все же читаю на русском языке.

— А какие еще языки вы знаете?

— Я говорю на немецком, английском и французском. В ресторане могу на испанском и итальянском. Я же много путешествую, поэтому какие-то примитивные вещи на уровне туриста я могу сказать. А интервью могу дать на трех языках.