Годы с 1932-й по 1937-й стали переломными в судьбе Прокофьева. Именно в это время он принимает решение о переезде в Советский Союз. Испытывая творческий подъем после возвращения, композитор создает много прекрасной музыки. Однако от него ожидают не только выдающихся творческих заслуг, но и четко выраженной гражданской позиции – таким образом, сочинения, написанные по заказу государства, становятся неотъемлемой частью наследия Прокофьева.

Исследователи до сих пор не пришли к единому мнению о точной дате начала работы композитора над кантатой «К 20-летию Октября». Многие косвенные данные указывают на 1932 год. В начале 1941-го, говоря об истории создания кантаты, Прокофьев заметил: «Тексты мне подсказали французские коммунисты...». И хотя их имен композитор так и не назвал, материалы его биографии говорят о том, что в конце 1920-х – начале 1930-х Прокофьев встречался в Париже с Жаком Садулем, лично знавшим Ленина, принимавшим непосредственное участие в октябрьских событиях 1917-го и хранившем в своей библиотеке многие труды классиков марксизма-ленинизма.

Прокофьев пришел к мысли написать сочинение, основанное на текстах Ленина, изучая его письма и статьи. Долгое время не было известно, работал ли Прокофьев самостоятельно или по уже скомпонованному либретто. В последние десятилетия ХХ века обнаружились документы, позволившие прийти к выводу: у Прокофьева-либреттиста имелся соавтор, который помогал ему в работе над первой версией сочинения, – известный культуролог и музыковед Петр Сувчинский.

В статье «Какой сюжет я ищу» в газете «Вечерняя Москва» от 6 декабря 1932 года Прокофьев впервые рассказал о своем замысле: «Какой сюжет я ищу? Не карикатуру на недостатки, высмеивающую отрицательные черты нашей действительности. <...> Привлекает сюжет, утверждающий положительное начало. Героика строительства. Новый человек. Борьба и преодоление препятствий. Такими настроениями, такими эмоциями хочется насытить большие музыкальные полотна...».

В марте 1936-го Прокофьев поделился своим замыслом с Н. Мясковским. После обсуждения плана кантаты Мясковский записал в дневнике: «12./III. Прокофьев с проектом кантаты на тексты Маркса – Ленина. Интересно». Однако то, что показалось интересным Мясковскому, испугало Комитет по делам искусств при Совнаркоме и председателя Всесоюзного Радиокомитета и по совместительству председателя Комитета по делам искусств П.М. Керженцева, заказавшего Прокофьеву юбилейную кантату. Весной 1936-го в личной беседе Керженцев настойчиво попросил композитора отказаться от использования в кантате цитат из статей и писем Ленина и заменить их близкими по тематике стихотворениями советских поэтов. Но Прокофьев продолжал настаивать на своем. Переговоры с Радиокомитетом зашли в тупик, пока не вмешался председатель СНК СССР В.М. Молотов и не предложил предоставить Прокофьеву «самому решить вопрос о Ленинской кантате». Композитор вновь принялся за работу над текстами, однако критика со стороны Радиокомитета заставила его пересмотреть план сочинения, и к концу лета 1936-го появился второй вариант кантаты. Вместо «Ленинской» она получила название «Кантата к двадцатилетию Советской революции», был заменен текст в 5-й части кантаты (при сохранении шестичастного цикла). Вместо предполагавшегося ранее «Обращения Ленина к молодым воинам» была введена «Клятва» – речь Сталина «По поводу смерти Ленина», произнесенная 26 января 1924 года на II Всесоюзном съезде Советов. Таким образом, к именам Маркса и Ленина, значившимся в названии произведения, добавилось еще одно – имя нового советского вождя, от мнения которого зависела не только судьба произведения, но и судьба его автора и заказчиков. Однако и этот вариант не устроил композитора. Ознакомившись с новой Конституцией СССР, принятой 5 декабря 1936 года, Прокофьев счел необходимым снова пересмотреть план сочинения и заменить в нем финальную часть («Философы») на более соответствующую моменту «Конституцию», что изменило общую концепцию кантаты. Было решено показать весь путь развития Советского государства и путь развития социализма в целом – с момента зарождения революционных идей до принятия основного документа страны. Для этого композитору пришлось включить в сочинение новые части – чисто инструментальные: вступление, эпиграфом к которому стали слова из «Манифеста коммунистической партии» Маркса и Энгельса; симфонию – крупную часть, символизирующую этап индустриализации страны; две интерлюдии между частями «Философы», «Мы идем» и «Революция». В итоге кантата разрослась до монументального десятичастного цикла, включающего в себя как инструментально-хоровые, так и чисто инструментальные части. Расширился и состав исполнителей, который в последней авторской редакции стал поистине громадным. К симфоническому оркестру, оркестру народных инструментов и двум хорам – самодеятельному и профессиональному – были добавлены военный оркестр и оркестр ударных инструментов, «предназначенный для батально-изобразительных эффектов». Таким образом, общее количество исполнителей могло достигнуть нескольких сотен человек.

Долгое время Прокофьеву не удавалось выстроить цельную композицию. Весной 1937-го он обратился за помощью к своему другу, филологу Борису Демчинскому. Тот не одобрил общей концепции сочинения. Ему не нравилось, что в кантате используется прозаический текст, смонтированный из различных политических документов. Демчинский предлагал Прокофьеву расширить круг исторических событий, упоминаемых в кантате, и дать более впечатляющий хоровой финал, в поэтической форме обобщающий главную идею произведения. В качестве варианта текста для итогового хора он советовал знаменитые стихи Пушкина «Товарищ, верь, взойдет она, звезда пленительного счастья...». Мысль об использовании стихов Пушкина Прокофьев сразу отбросил. Вместе с тем, к некоторым предложениям своего консультанта – в частности, относительно «величественных и торжественных созвучий» в грандиозном финале, – Прокофьев все-таки прислушался. Именно под влиянием Демчинского появился развернутый симфонический эпизод (Симфония), повествующий о достижениях народа в первые годы советской власти. Благодаря этой части большую весомость приобрел и финал кантаты – «Конституция».

Клавир с разметками инструментовки был полностью завершен к 5 июня 1937-го, о чем Прокофьев сообщил в Нью-Йорк своему другу Владимиру Дукельскому: «Я только что закончил эскизы кантаты к двадцатилетию СССР – грузная машина для оркестра, двух хоров, военного оркестра, группы ударных и группы гармошек. Когда я думаю о количестве нот, которыми придется заляпать бумагу, оркеструя все это, я прихожу в ужас!..».

На даче под Москвой Прокофьев окончил вычитку и правку партитуры и к 16 августа  был готов отдать ее переписчикам. Однако в Радиокомитете ответной реакции не последовало, что не на шутку взволновало композитора: никто не торопился забирать у него рукопись, расписывать партии и оплачивать проект. Волнение Прокофьева не было беспочвенным. Еще летом, 19 июня 1937 года, в Москве состоялось закрытое прослушивание кантаты в Комитете по делам искусств, после которого Керженцев сказал: «Что же Вы, Сергей Сергеевич, взяли тексты, ставшие народными, и положили на такую непонятную музыку?». Очевидно, критика была полностью принята автором, и в результате произведение пролежало без движения 28 лет!

Первое исполнение сочинения в апреле 1966-го (в дни XXIII съезда КПСС на концерте в Московской филармонии) стало настоящей сенсацией. Несмотря на то, что кантата по политическим соображениям прозвучала в сокращенном виде (отсутствовали части, написанные на тексты Сталина), она прочно закрепилось в концертном репертуаре. Премьера полной версии произведения состоялась 6 ноября 1984 года.

По материалам И. Нестьева и  Е. Дороховой