Заслуженный коллектив России исполнит под управлением главного дирижера Петербургской филармонии, народного артиста России Николая Алексеева программу из шедевров XIX века. Солист – всемирно известный пианист, один из самых ярких российских музыкантов, которого критики называют «романтическим героем современного фортепиано» – Николай Луганский.
Третий фортепианный концерт (1803) стал поворотной точкой в понимании Людвигом ван Бетховеном жанра: он, единственный из пяти, написан в миноре, причем в той же тональности, что и наиболее значимые партитуры композитора – Пятая симфония, «Патетическая» соната, увертюра «Кориолан»; в нем первом достигший творческой зрелости автор предлагает собственный взгляд на жанр, который определит облик и следующих концертов. Оркестр – больше не аккомпаниатор для солиста-виртуоза, отныне они существуют в диалоге; музыка устроена сложнее, симфоничней, и предназначена явно уже не для узкой аудитории аристократических салонов – а для больших концертных залов – отсюда и масштаб, и проблематика. Теперь главным героем происходящего становится не солист – композитор.
Во втором отделении прозвучит Первая симфония (1889) Густава Малера – одна из лучших когда-либо написанных первых симфоний, чьи достоинства, впрочем, стали очевидны широкой публике лишь спустя десятилетия после премьеры. Премьерные же исполнения сопровождались потоками уничижительной критики и «воплями негодования» – и композитор переделывал партитуру вновь и вновь.
Первая симфония – это взгляд на один из важнейших жанров западноеропейской музыки из новых эстетических обстоятельств: Малер прекрасно ощущал, как на смену романтическому XIX веку приходила новая эпоха – более жесткая, прагматичная, если угодно – циничная и свободная – в сопоставлении стилей, в смешении высокого и низкого. И, если несколько десятилетий спустя гротеск и звучание приземленных бытовых жанров в симфониях Дмитрия Шостаковича в контексте его времени будут восприниматься достаточно органично, то на премьере Первой симфонии Малера публика не знала как реагировать, например, на ее третью часть, Траурный марш, – сам его трагически-возвышенный жанр был девальвирован циничной пародией, рядом с возвышенной темой звучал прежде немыслимый в концертном зале клезмер.
При этом – с поправкой на новые эстетические обстоятельства – симфония сохраняет связь с традицией: как и за семьдесят лет до этого Шуберт, Малер цитирует темы собственных песен, как и великие предшественники, он сохраняет логику классико-романтического четырехчастного цикла. Правда драматургическим центром целого становится не первая часть, как было принято прежде, а финал – драматически действенный, собирающий темы предыдущих частей, в котором, преодолевая столкновения и поражения, лирический герой обретает, как жизнеутверждающий итог, гармонию с природой – ту самую, с которой начинался его путь. Этот путь продолжится в следующих симфониях Малера, которым суждено было составить один из величайших циклов в истории мировой музыки.