Проект «Партитура памяти»
Линия времени
«Всем смертям назло»
80 лет назад возобновились репетиции оркестра Радиокомитета
Первой блокадной зимой музыки в эфире Ленинграда не было: «В обстановке усиливающегося голода мы рекомендовали воздержаться от музыкальных передач», – вспоминал секретарь горкома Николай Шумилов. Ольга Берггольц также с горечью писала, что по радио долго не передавалось ни музыки, ни пения, и это действовало гнетуще. И оказалось, что ленинградцам этого очень не хватает: классическая музыка, в довоенное время бывшая «визитной карточкой» Ленинградского радио, напоминала о прежней жизни, давала надежду, отвлекала от блокадной повседневности. Ситуацию было решено исправить: воссоздать Большой симфонический оркестр Радиокомитета, единственный оставшийся в городе симфонический коллектив. Его последний концерт состоялся в Большом зале Филармонии 14 декабря 1941 г., последняя репетиция, после которой стало ясно, что запланированные концерты придется отменить, – 29 декабря.
Оркестр Радиокомитета зимой 1941-1942 гг. понес огромные потери. В Центральном архиве литературы и искусства хранится документ, несмотря на сухость стиля, передающий трагичность ситуации: «Имея в виду необходимость в ближайшее время развертывать художественное вещание в полном объеме, нужно безотлагательно решить вопрос о судьбе основных коллективов Радиокомитета – Большого симфонического оркестра и хора. Работа их занимает в обычное время 40-50% всей программы радиовещания. В настоящее время положение этих коллективов может быть охарактеризовано следующими данными: в Большом симфоническом оркестре умерло 7 человек, больных и крайне истощенных – 16, ослабевших до временной потери трудоспособности – 12». Таким образом, резюмировали авторы документа, «в настоящее время коллектив нетрудоспособен». Такие сведения были представлены Радиокомитетом руководству города 6 февраля.
В течение марта обсуждался вопрос о возможности воссоздать оркестр. В марте ситуация стала еще более трагической: двадцать семь человек умерло, большинство остальных было не в состоянии работать от истощения. Лишь шестнадцать членов коллектива к концу первого месяца весны оказались в состоянии работать. Коллектив нужно было фактически создавать заново.
Одним из принципиальных вопросов стало питание: руководство Управления по делам искусств гарантировало членам оркестра паек I категории – без усиленного питания музыканты просто не силах были бы работать. В эфире Ленинградского радио прозвучало объявление: «Просьба ко всем музыкантам Ленинграда явиться в Радиокомитет».
«Услышав объявление по радио, я взяла под мышку свою флейту и пошла. Прихожу, а там Карл Ильич Элиасберг, весь такой дистрофичный. Он мне сказал: "Больше на завод не ходи. Теперь будешь в оркестре работать". Нас сперва было мало. Кого-то привозили на санках, кто-то шел с палочкой», – вспоминала Галина Лелюхина.
30 марта в малой студии Радиокомитета состоялась первая репетиция. Топилась печка-буржуйка, было дымно, угарно. Ольга Берггольц и Георгий Макогоненко, побывавшие на ней, с документальной точностью воспроизвели свои впечатления в киносценарии, опубликованном в 1945 г. в журнале «Звезда»: «Никто не сказал бы, что эти исхудавшие, темнолицие, фантастически одеты люди, – музыканты, больше того – оркестр. Они похожи на беженцев, погорельцев… Дирижер в ушанке, в меховых варежках стоит перед оркестром. Оркестранты устремляют на него ввалившиеся глаза. Дирижер взмахивает палочкой. Нестройные, какие-то разбредающиеся жалкие звуки – все вразброд, слабо, хрипло, фальшиво». Многих пришлось «отсеять» – рухнули их надежды на доппаек, на возращение к музыке. Эфемерной тогда показалась и надежда на возрождение профессионального коллектива. Элиасберг был неумолим: оставлял только тех, кто не только не утратил профессиональные навыки, но и не был безнадежно истощен – на долгое восстановление сил просто не имелось времени – нужно начинать репетиции.
На первую репетицию собралось около 40 человек. «Конечно, не могло быть и речи о нормальной трехчасовой репетиции! Мы пробовали Вступление и Большой вальс из «Лебединого озера». И через сорок минут я отпустил оркестр. Большего в тот день мы не могли сделать», – писал Элиасберг. Поиски музыкантов продолжились: кого-то отзывали с фронта, кого-то прикомандировывали из военных ансамблей.
Концертный сезон изначально хотели открыть в Филармонии – но там не было электричества. Тогда решили проводить концерты в театре им. А.С.Пушкина, где месяцем раньше начал выступать Театр музкомедии. Второго апреля 1942 г. «Ленинградская правда» в заметке «Открытие симфонических концертов» сообщила: «Управление по делам искусств при исполкоме Ленгорсовета готовит открытие цикла симфонических и эстрадных концертов. В состав симфонического оркестра, который будет выступать на концертах, вошли артисты ленинградских академических театров, филармонии и Радиокомитета, в том числе виднейшие музыканты – скрипачи заслуженный артист Республики В.А.Заветновский, С.А.Аркин, виолончелист К.М.Ананян. Дирижировать оркестром будет лауреат Всесоюзного конкурса дирижеров К.И.Элиасберг. Первый концерт состоится 5 апреля в помещении Театра имени Пушкина».
И 5 апреля оркестр Радиокомитета выступил перед публикой. «Мы заняли лишь одно отделение – оркестранты (да и дирижер) были еще слишком слабы», – писал Элиасберг. Но это был первый, и важнейший, шаг на драматическом и мужественном пути возвращения оркестра к Музыке, на пути возвращения самой Музыки в город, который, несмотря на смертные лишения, так ее ждал. Коллектив исполнил Торжественную увертюру Глазунова, танцы из «Лебединого озера» Чайковского, увертюру из «Руслана и Людмилы» Глинки. Билет были распроданы за два дня, хотя город непрерывно бомбили, донимала и вражеская дальнобойная артиллерия.
«Лишь окончится артобстрел,
Над безмолвием площадей
К нам, в блокадную ночь летел
Танец маленьких лебедей», – …
Эти стихи Бориса Лихарева – точный отчет современника. Второй концерт состоялся 12 апреля, уже в двух отделениях – Чайковский, Римский-Корсаков, Серов, Глазунов, Россини, Лист, Гуно. Воссозданный коллектив в требовательных руках Элиасберга от репетиции к репетиции, от концерта к концерту набирал силу – в прямом и переносном смысле. Усложнялся и расширялся репертуар: Бетховен, Гайдн, Дворжак, Моцарт, Скрябин, Шуберт, Бородин, Калинников…
К началу апреля относятся и первые документальные свидетельства, зафиксировавшие возникновение намерения исполнить Седьмую симфонию Шостаковича Ленинграде. Шестого апреля Радиокомитет подготовил письмо автору – о содействии в получении партитуры. О том же с композитором говорила и Ольга Берггольц, побывавшая на московской премьере (состоявшейся 29 марта) и встретившаяся с ним вскоре после нее. Оркестр шел к вершине – творческой и человеческой – премьере Седьмой симфонии своего великого земляка.
Зал на концертах симфонической музыки был полон. Характерную запись сделал Николай Кондратьев: «Все билеты проданы, я купил билет с рук у подъезда, где стояло много желающих их приобрести. Зал не отапливался, было холодно, но все же можно было сидеть не особенно замерзая, но, конечно, в пальто. Музыканты выступали без верхней одежды, но, заметно мерзли».
В сводках о настроениях ленинградцев, в дневниках попадается поразительная информация: билеты на концерты классической музыки раскупались быстро, и меломаны порой предлагали за них то, что ценилось в городе дороже золота, – хлеб. Музыка ленинградцам оказалась столь же жизненно необходимой.
Юлия Кантор, куратор проекта «Партитура памяти», доктор исторических наук