Гастроли региональных оркестров в Петербурге или Москве – чаще всего события, более важные для самих коллективов, нежели для филармонической публики столиц. УАФО, базирующийся в Свердловской филармонии, – безусловное исключение из этого правила. По уровню игры и технической оснащенности уральский оркестр стоит не только наравне со столичными, но и превосходит их по ряду параметров. За 27 лет работы с Дмитрием Лиссом ему удалось войти в «первую лигу», представляя программы любой сложности. Оркестр записал около сорока компакт-дисков – у петербургских меломанов была возможность услышать вошедшую в недавний CD-релиз Вторую симфонию Прокофьева, одну из самых головоломных партитур XX века. Контрастом к Прокофьеву прозвучал открывший вечер Второй фортепианный концерт Шопена с солистом Николаем Луганским.

Для Николая Луганского, черпающего вдохновение, прежде всего, в творениях романтиков, Второй концерт Шопена – сочинение, с которым он сроднился давно. Присущие манере этого пианиста благородство, внимание к мелким деталям, дыханию фактуры, старательное выпевание всех «фиоритур» придали шопеновской музыке особую хрупкость и нежность, заставляющую предаваться мечтам или замирать от восторга, вслушиваясь в плетение узоров невиданной красоты. Дирижер внимательно взаимодействовал с солистом, сразу задав необходимый сдержанный тон, приглушив оркестровое тутти и, наоборот, подчеркнув важные оркестровые соло. Так, например, вступающий в диалог с солистом и в первой, и во второй части фагот (не самый романтический инструмент) придавал происходящему в музыке действу пасторально-ностальгический колорит, а звучащие в финале зовы валторн ассоциировались чуть ли не с Малером, с его образом странствующего романтического героя. Сыгранный Луганским на бис после продолжительных аплодисментов восьмой фа-мажорный этюд Шопена искрился и переливался брызгами водопада, отсылая к видениям утраченной гармонии.

После нежного и мечтательного Шопена переход к Прокофьеву стал спуском с райских высот в бездны преисподней. Вторая симфония была написана в 1924 году, когда Сергей Сергеевич активно строил карьеру на американском континенте, однако в музыке легко расслышать Россию с ее бескрайними просторами и разнузданным варварством, лирическим состраданием и нечеловеческой жестокостью. В симфонии всего две части, но по своей протяженности она ничуть не уступает прокофьевским четырехчастным образцам жанра, превосходя их по трудности инструментальной игры, мощности тутти и сложности формы. При почти непрерывном участии всех инструментов (тройной состав оркестра с английским рожком, бас-кларнетом, контрфаготом усилен фортепиано) одна из первейших среди стоящих перед дирижером задач – дифференцировать фактуру так, чтобы звучание оркестра не превратилось в неконтролируемый шквал. Дмитрий Лисс блестяще справился с этой задачей, четко выделяя все соло и за счет штрихов добившись необходимого баланса между фактурными пластами. Особенно ярко это проявилось в заключительной части – теме с шестью вариациями, каждая из которых представляла отдельный звуковой и пластический образ. После распевной лирической темы, ведомой английским рожком, оркестр то погружался в таинственные хроматические лабиринты, то пускался в скомороший пляс (почти как в «Петрушке» Стравинского), то становился выразителем грозной, неумолимой силы всепожирающего времени. Последняя вариация устрашающим унисоном у контрафагота, тубы и контрабасов напоминала одновременно и суровый загробный латинский хорал, и русскую былину «Жил Святослав девяносто лет».

Написанная в переломный исторический период Вторая симфония Прокофьева удивительно остро звучит сейчас, почти через сто лет после создания. Жестокость и агрессия этой музыки рифмуется с современными новостными лентами, а противостояние хаоса и гармонии, тьмы и света еще острее обозначилось в наше время. 

Ковалевский Георгий