Мне, двенадцатилетнему тогда школьнику, обладателю филармонического абонемента, посчастливилось присутствовать на открытии сезона-1947/48 годов, на том самом концерте, в котором состоялась мировая премьера Шестой симфонии Сергея Прокофьева. В ложе сидел композитор с женой, после исполнения симфонии он выходил на поклоны вместе с Евгением Мравинским, отвечая на овацию зала. Ничто, казалось, не предвещало катастрофы... В конце декабря Шестую впервые сыграли в Москве – снова шумный успех. Но в новом 1948 году постановление ЦК ВКП(б) об опере «Великая дружба» В. Мурадели и последующие «руководящие» доклады разом перечеркнули творчество «антинародных» композиторов – С. Прокофьева, Д. Шостаковича, А. Хачатуряна, других выдающихся мастеров, цвет отечественной музыки. Шестой симфонии Прокофьева досталось за «формалистический характер музыки, надуманные сумбурные громыхания».

Евгений Мравинский, давший жизнь симфонии-элегии памяти жертв войны (он сыграл Шестую более 30 раз), говорил о «пощипывании в глазах» от музыки первой и второй частей. В отличие от Пятой симфонии Сергея Прокофьева – симфонии победного торжества Шестая симфония пронизана болью и страданием, скорбными воспоминаниями о тяжелейших годах войны, раздумьями о жизни и смерти.

Шестую Прокофьева нередко сравнивают с Шестой Чайковского. В центре первой части симфонии – величественное траурное шествие. Кажется, что Чайковский «продиктовал» Прокофьеву за сердце хватающую лирическую тему из той же части. Мрачные образы войны, напоминающие «Каприччос» Гойи, вторгаются в широко, по-русски распетую среднюю часть симфонии. Жизнелюбивого Прокофьева Святослав Рихтер назвал Моцартом ХХ века. Не Моцарт ли «подсказал» Прокофьеву начало финала Шестой с его «шаловливой» первой темой? Но все время чувствуется прокофьевская рука, стальные мускулы, богатырская хватка. А внезапный ожог в коде финала – поначалу игрового, жизнерадостного – печальная свирель, железная поступь смертельных аккордов... 

Солнечный Прокофьев явил нам обуглившееся черное солнце. «Я не хотел, чтобы финал воспринимался как веселый придаток к предыдущим частям... Сейчас мы радуемся достигнутой победе, но у каждого из нас есть незалеченные раны» – так композитор писал перед премьерой симфонии.

Сегодня за дирижерским пультом АСО стоял молодой дирижер лауреат международных конкурсов Валентин Урюпин. Под его рукой Шестая симфония не лишилась ни одного из психологических обертонов, выстраданных Прокофьевым и музыкантами его поколения – звучала симфония скорби и гнева. А когда радостный бег финала, многократно перебиваемый жесткими ударами-напоминаниями, вдруг остановлен был жалобной свирелью, дух захватило. Столько горя было в этом причитании, в этом оплакивании, в словно исказившей черты лица «фанфаре ужаса» (по выражению исследователя). Оркестр и его солисты блистательно справились со сложнейшей партитурой, исполняемой редко.

Второе отделение погрузило зал в мир хорошо знакомых музыкальных образов П.И.Чайковского. Драматически напряженная симфоническая фантазия «Франческа да Римини» сыграна была мощно, с размахом и вместе с тем лирически проникновенно. Лиризм торжествовал и в интерпретации Первого фортепианного концерта: солист, лауреат многих международных конкурсов Андрей Гугнин решительно стер черты «парадности», казалось, навсегда приставшие к любимому произведению. И необычность темпов, и чуть «притушенная», подчас камерная динамика голоса фортепиано, и – главное – виртуозный пианизм «стеснительно» спрятан за выразительной речью... Все было внове! Все рождало надежду на «мирное житие», на будущее великой музыки.

Иосиф Райскин