Теодор Курентзис собрал образцово-показательный международный квартет солистов для легендарного Реквиема Моцарта в Большом зале Филармонии. Среди исполнителей были две мировые звезды - французская сопрано Сандрин Пьо и шведская меццо-сопрано Анн Халленберг.

Кто читал Пушкина, знает и миф о том, что этот Реквием был заказан зальцбургскому весельчаку неким черным человеком и стал в итоге реквиемом по самому себе, роковым сочинением. Его знает весь мир благодаря растащенной на цитаты Lacrimosa, или «Слезной». История музыки и звукозаписей знает десятки лучших интерпретаций. Мы до такой степени привыкли к этому Реквиему, очень часто исполняемому на филармонической эстраде, так ждем наслаждения от его мелодий, что чаще всего забываем о том, что это все же заупокойная месса.

Теодор Курентзис начал не с привычных звуков неспешного ре-минорного вступления, а с волюнтаристски внедренного исполнения латинской молитвы Requiem aeternam dona eis, Domine («Вечный покой даруй им, Господи») мужским ансамблем а капелла за закрытыми дверями зала, после чего эта молитва последовала еще и на греческом в аутентичном исполнении зычных мужских голосов с обильной восточной хроматикой. Так дирижер без лишних слов, обращаясь к корням и первоосновам, напомнил слушателям, что Реквием прежде всего – сочинение глубоко сакральное, а не беспечно эстрадное.

Но дальше все же вступил в свои права Реквием оригинальный – собственно моцартовский. Однако сразу узнать его тоже не получилось: дирижер предложил сухую, деловитую интерпретацию вступления, которое в более привычных трактовках выглядит размеренно распевным, словно застывающим, медленно подходящим к вратам Вечности. Не то было у Курентзиса, задавшего очень подвижный темп, далекий от сентиментализма аккомпанемент, напоминая о назначении жанра, призванного примирить с действительностью тех, кто прощается с ушедшими в мир иной.

Но каждая следующая часть Реквиема не примиряла, а ударяла слушателей, призывая вовремя очнуться и понять, как коротка жизнь, как скоротечна красота, как молниеносно проносится земной миг, унося в неизвестность. В звучании оркестра отчетливо слышался колорит исторической информированности, подчеркнутой характерными тембрами аутентичного инструментария, главным образом духовых, деловито отыгрывающих шестнадцатые. 

Часть главной молитвы «Господи, помилуй» промчалась подобно многократному торопливому молению перед жутким вихрем хорового «Дня гнева». Именно в этой части и сосредоточилась главная идея Реквиема Курентзиса: «День гнева превратит мир в пепел». «Труба предвечного» в гордом мажоре стала главным оплотом надежды на спасение.

Обе приглашенные солистки – и Сандрин Пьо, и особенно Анн Халленберг рассказали в интервью, какое сильное впечатление произвели на них исполнительская манера и хора, и оркестра, и главное – способность Курентзиса ловить мельчайшие детали и нот, и букв. А они обе пели Реквием не один раз с лучшими дирижерами, в том числе моцартианцами.

В оркестре MusicAeterna было немало древних аутентичных инструментов, однако почти нет сомнений, что в таких бешеных темпах Реквием Моцарта при его жизни все же не звучал. Этот Реквием был плоть от плоти цифровой эры, измеряемой пикселями, где люди вынуждены пытаться приспособить свои душу и тело к стремительному потоку информации. Из этого Реквиема дирижер словно вынул все лишнее, оставив лишь самое необходимое. В нем не осталось места даже удовольствию – только чистая информация.

В жесткости, граничащей с жестокостью некоторых психологических практик, можно было расслышать разные смыслы. Но чего точно не хватило, так это в полной мере насладиться красотой голосов приглашенных солистов. К счастью, Моцарт сочинил несколько частей, где поверх хора выделен квартет солистов. Это и Tuba mirum, где выстраивается сочащаяся небесным благолепием вертикаль, начиная с баса и завершая сверкающим сопрано, и Recordare, и лучезарное, богородично-кроткое Benedictus, выстроенное как сочетание женского и мужского дуэтов. Не только две всемирно известные певицы Пьо и Халленберг, успевшие и в строго отведенных рамках блеснуть своим исполнением, но и два россиянина – бас Евгений Ставинский и тенор Сергей Годин с их красивейшими тембрами и роскошной техникой звуковедения отчетливо запечатлелись в памяти. Запомнились и хоровые контрасты, особенно шокирующие пианиссимо, где мольбы «услыши мя» казались такими слабыми, бесплотными тенями... После этого Реквиема осталось ощущение, что вдохнуть глубоко нам дали, а выдохнуть – уже нет.

Владимир Дудин