«Предыстория возникновения симфонии такова: дирижер Геннадий Рождественский, входивший в комиссию фирмы “Мелодия”, случайно стал свидетелем “сдачи” квинтета Шнитке. Он пришел в восторг от этой музыки, позвонил Альфреду Гарриевичу, чьи сочинения тогда еще не были широко известны, и предложил инструментовать квинтет для оркестра. Шнитке долго отказывался, потом все-таки сделал версию инструментовки, а затем принес Геннадию Николаевичу Первую симфонию: ему она в итоге и была посвящена, с этого началась долгая дружба дирижера и композитора, – рассказывает Феликс Коробов, –  Когда возникла идея симфонию исполнить, Москва и Ленинград отказались, испугавшись столь сложной и вызывающей музыки, и премьера состоялась в 1974 году в Горьком, вызвав невероятный ажиотаж, на нее специально приезжали из других городов. 

Эта музыка совершенно гениальная и одновременно разрушительная: в этом и состояла идея композитора – разрушить симфоническую форму, разрушить ритмическую, интонационную основу. Совершенно невероятно, что порой со сцены одновременно звучат пять-шесть оркестров: отдельно – струнные, отдельно деревянные духовые, отдельно джазовый состав. И в этой партитуре очень много импровизации. Существует несколько эталонных записей под управлением Геннадия Рождественского: все они отличаются друг от друга и при этом все они – правильные, потому что большая часть симфонии – импровизационна, она дает возможность музыкантам для самовыражения. И в том числе и в этом симфония была для своего времени очень новаторской и потому многим непонятной».

После премьеры, пятидесятилетию которой было посвящено исполнение симфонии в Петербурге, партитура попала в число полузапрещенных: в Москве она впервые прозвучала только в 1986 году. Современное сложно-диссонантное письмо соседствует в ней с ритмом официозных триумфальных маршей, цитаты из классических сочинений Бетховена, Чайковского, Грига, Шопена – с джазовыми импровизациями. Исследователи видят в форме симфонии иронические отсылки к знаменитой «Прощальной симфонии» Гайдна: исполнители во время игры то уходят, то возвращаются, в конце же на сцене не остается никого – и только звучит в записи фрагмент гайдновской партитуры.

Ключ к пониманию симфонии наряду с явно выраженным в музыке противопоставлением хаоса и гармонии формулирует сам автор: «Сочиняя симфонию, я параллельно работал над музыкой к последнему фильму Михаила Ромма “Я верю”. Вместе со съемочной группой я просмотрел тысячи метров документального материала. Постепенно они складывались во внешне хаотическую, но внутренне строго организованную хронику XX века, воплотившую в новом отражении гениальные гиперболы древних — прометеевская дерзость научных и технических завоеваний, грандиозные военные и социальные потрясения, борьба сатанинского зла и непреклонного самоотверженного духа. Симфония не имеет программы. У меня не было также намерения координировать две параллельные работы. Однако если бы в моем сознании не отпечаталась трагическая и прекрасная хроника нашего времени, я никогда бы не написал этой музыки».