Это можно было бы назвать «эффектом Т». Феномен, который делает исполнение музыки совершенно непредсказуемым и всегда оставляет слушателя очарованным. «Т», естественно, значит «Темирканов». Художественный руководитель оркестра Санкт-Петербургской филармонии снова приехал в Италию, чтобы принять участие в фестивале MiTo, и это одна из важнейших составляющих «Музыки в сентябре». Заслуженный коллектив называют «оркестром-резидентом» MiTo. Туринская публика обожает этого дирижера и он, кажется, отвечает ей взаимностью, только в предельно сдержанной и непроницаемой манере. В Линготто (на удивление не забитом под завязку, а ведь несколько лет назад газета «Repubblica» присвоила Юрию Темирканову эпитет «Mister Sold Out» – «Мистер Все-Билеты-Проданы») он представил два беспроигрышных сочинения: «Петрушку» Стравинского и «Щелкунчика» Чайковского, однако открывала программу более редкая партитура, короткая симфоническая поэма Лядова «Кикимора» (сказочная новелла, основанная на похожей на Мусоргского теме, которая постепенно становится все более декоративной). Темиркановский жест образцово ясен: широкий, не прибегающий к дирижерской палочке, как будто держащий инструменты в объятиях. Отсюда и полностью положительный, радостный характер исполнения, даже когда этого не ожидаешь.

Темпы точные, аккорды чистые, текстура звука мягкая и гладкая; для дирижера музыка балетов – синоним живости. В «Петрушке», проходящем через невероятную гамму оттенков, нет ничего трагического, тревожного, беспокойного; он, кажется, даже не принадлежит XX веку, хотя и подлинно «драматичен», в смысле «театральности». Для Темирканова политональность и наложение голосов – повод для звукового театрализованного представления, начинающегося с одной ноты и заканчивающегося четко очерченными, несравненной чистоты аккордами. То есть театральность исходит от каждой отдельной интенсивной звучности, звонкой, но не мучительной. Темирканов как будто подмигивает публике, предлагая не беспокоиться слишком сильно, ведь эта история ненастоящая, а смерть и появление призрака Петрушки – это всего лишь случаи из жизни куклы, они – часть поучительной и страшной сказки, а не реальности.

Хотя между первыми публичными исполнениями «Петрушки» (1911) и «Щелкунчика» (1892) не прошло и двадцати лет, в музыке, кажется, пролетели столетия, и два настолько разных представления о поэтике разделила пропасть. Почему Темирканову хочется свести к нулю эту дистанцию, заполнить разделяющую их пропасть, сделать так, чтобы музыка Стравинского казалась естественным продолжением музыки Чайковского? В девятнадцатом веке у большинства сказок был счастливый конец. Может быть, дирижеру просто хотелось сосредоточиться на прекрасной музыке обоих балетов, на чудесной оркестровке, которую сначала осуществил Чайковский, а затем и Стравинский, на убежденности в том, что театральная музыка, предназначенная для танца, повествует о сказочном, но всегда позитивном мире, в котором даже смерть поправима и возвышена красотой музыки. «Эффект Т» распространяется на все танцы и вальсы из «Щелкунчика», оканчиваясь в бархатном звучании оркестра, всегда удивляя и поражая ускорениями, выверенной звучностью пиано, осознанием тем и внутренних акцентов, каждый раз открывая новое и неисследованное: даже игра на бубне в Русском танце, можно сказать, завораживает и несет на себе печать гениальности.

Публика постепенно заражается энтузиазмом оркестра, следующего за дирижером, оценивает изящество Лядова, застывает, пораженная тональной фантасмагорией Стравинского, упивается чистой красотой Чайковского, настолько, что ближе к концу энтузиазм неудержим. Темирканов застенчиво улыбается, почти смущенный таким расположением. Но те, кто с ним хорошо знаком, уверены, что он подготовил еще один театральный эффект на бис. И в самом деле, следуют целых два номера, сначала из «Щелкунчика», а потом снова из «Петрушки», одинаковые по стилю. Но симметрия сейчас не заметна, поскольку поражают красота самой музыки и бьющие из нее ключом радость и торжество.